«Патриарх Кирилл предал свою паству в Украине»: с таким комментарием богослов, протоиерей Андрей Шиманович из Черкасс сменил церковную юрисдикцию — и в 2017 году перешел из УПЦ в ПЦУ.
До начала полномасштабной войны отец Андрей служил в храме в честь святых равноапостольных Кирилла и Мефодия ПЦУ (Черкассы). В 2022 — 2023 годах служил в Свято-Николаевском соборе г. Кременчуг.
В 2019 году был среди подписавших «10 тезисов для ПЦУ» — этот документ, составленный группой священства и мирян, посвящен возможному вектору развития Поместной Церкви Украины.
В 2019 году отец Андрей получил степень магистра богословия и вскоре начал преподавать на кафедре философии и религиоведения в Черкасском национальном университете им. Богдана Хмельницкого. В 2021 году защитил диссертацию на тему «Богословская экзегетика Карла Барта», получил степень кандидата философских наук.
А буквально на днях отец Андрей объявил о своем возвращении в УПЦ, хотя в нынешних украинских реалиях такое решение не назовешь популярным.
Отец Андрей ответил на вопросы «Христиан против войны» о верности себе, о войне, богословии — и о тех изменениях, которые произошли с его страной и Церковью в последние два с половиной года.
«Наше общество рассекают изнутри»
— Когда мы договаривались о беседе, вы сказали, что сегодня давать интервью русскоязычным изданиям для украинца моветон. Почему вы решились на диалог?
— Люди в Украине очень травмированы войной, и всё, что ассоциируется с Российской Федерацией, вызывает недоумение, непонимание, агрессию. Это касается и русского языка.
Для себя лично я принял решение говорить исключительно на украинском еще 10 лет назад, в 2014 году. Жене своей я также сказал, что мы своих детей будем воспитывать только на украинском языке, в украиноязычном контексте. В то же время я прекрасно понимаю, что не могу навязывать свое видение ближнему. И оставляю право за русскоязычными в Украине оставаться таковыми, если они считают это для себя необходимым. Только на паритетном взаимоуважении мы можем построить нормальное, здоровое общество. И для меня лично нет проблемы поговорить с вами на русском (интервью было взято на русском языке — Прим. ред.).
Но да, в общественном дискурсе, в информационной плоскости распространено мнение, что можно навязывать другим свое видение — а оно заключается в том, что русского языка в Украине вообще не должно быть. Мне кажется, это слишком радикальная позиция. Причем очень часто те, кто исповедует такую позицию, лицемерят.
Приходилось сталкиваться, например, с представителями духовенства ПЦУ, которые на проповедях говорят на очень неплохом украинском, но в то же время дома их жены говорят исключительно на русском. Эти двойные стандарты, лицемерие я в принципе не принимаю. Это гораздо хуже, чем быть открыто русскоязычным и дома, и в обществе.
— Война изменила и языковой, и религиозный ландшафт в Украине. Расскажите, пожалуйста, как именно?
— Радикализировались те взгляды, которые имели место и до полномасштабного российского вторжения. Присутствует неприятие УПЦ, но раньше оно было во многом, я бы сказал, имплицитное (имплицитный — скрытый, неявный — Прим. ред.), и не всегда находило выражение в агрессивных действиях. А в последние два с половиной года радикально настроенные члены общества уже не стесняются и в практической плоскости «иллюстрировать» свои взгляды.
С одной стороны, как я сказал выше, общество травмировано военными действиями, и поэтому такое отношение к УПЦ частично, с большой натяжкой, но можно понять. С другой же стороны, я наблюдаю иную тенденцию: наше общество сознательно радикализируется кем-то, кому это выгодно. Оно рассекается изнутри, делится на две части, по разным критериям и линиям разлома. Например, «патриотическая Церковь» противопоставляется «вражеской Церкви», «агентам Путина». Есть и другие пары антагонистов: русскоязычные — украиноязычные; добровольцы — уклонисты; те, кто на фронте, — те, кто в тылу; те, кто выехал за границу — те, кто остался в стране.
Эти категории людей часто сталкивают лбами, и общество поляризуется. Вместо того, чтобы консолидировать его, объединить перед лицом такой страшной угрозы, общество почему-то рассекают. И тут вспоминается классическая фраза «разделяй и властвуй». Она касается и ситуации в украинском православии, и в целом в обществе.
«У меня нет терпимости к решению религиозных вопросов методами побоев»
— Как обстоят дела в межконфессиональных отношениях?
— Мне нравится, что многие протестанты в открытую порвали с теми своими братьями и сестрами в Российской Федерации, которые выступают как апологеты этой войны. Мне кажется, можно было быть более решительной и Украинской Православной Церкви после Собора в мае 2022 года, где было принято решение о дистанцировании от Московской патриархии. Первый шаг был сделан, и это было прекрасно, это вселило огромные надежды во многих православных, и не только в Украине. Было бы неплохо это закрепить и формализовать документально. Но должен подчеркнуть: я не являюсь спикером никакого прихода, никакой епархии, и тем более не УПЦ в целом. Я высказываю только свое личное мнение.
Продолжая отвечать на ваш вопрос, скажу, что также мне кажутся весьма проблемными события, которые я наблюдаю в последнее время в межконфессиональных отношениях в регионах. Приведу пару примеров.
Несколько дней назад Черновицкий областной совет христианских церквей и религиозных организаций проголосовал за исключение из своего состава местных представителей Украинской Православной Церкви. За полчаса до связи с вами я прочитал новость, что и на Закарпатье Областной совет церквей обращается к светской власти, чтобы та как-то посодействовала и помогла исключить УПЦ из его состава. Все это мне кажется опасной тенденцией. Люди, которые так поступают, будто не понимают, что сегодня УПЦ может быть преследуема или иметь сложные отношения со светской властью — но завтра, если контекст изменится, любая другая христианская конфессия тоже может оказаться под атакой.
Надо бы, наоборот, всем религиозным организациям объединить усилия, чтобы голос Церкви звучал на фоне всех катастрофических событий более мощно, и чтобы это был единый голос разных христианских традиций. Но мы видим, что многие начинают дружить против УПЦ. Это не по-христиански. Я не люблю, когда пятеро пинают одного лежачего.
— Что вы имеете в виду, когда говорите, что агрессия против УПЦ стала проявляться не только на словах, но и на деле? Захваты храмов?
— Касательно захватов храмов надо быть максимально честным. Бывают ли случаи, когда прихожане действительно проявляют инициативу, и религиозная община хочет сменить свою юрисдикцию с УПЦ на ПЦУ? Конечно, бывают. Это происходит мирно и без какого-либо насилия, срезания замков, срывания дверей и так далее. Но часто бывает и иное — и это тоже правда, и на это закрывать глаза очень тяжело: есть много случаев насильственного захвата храмов УПЦ.
В моей жизни было несколько таких эпизодов, и они меня глубоко ранили. Я человек, который органически не переносит насилие. У меня нулевой уровень терпимости к агрессии, тем более к решению религиозных вопросов методами захвата, побоев.
Например, у нас в Черкассах в прошлом году был достаточно агрессивно захвачен и отобран у УПЦ монастырь Рождества Божьей Матери. Я тогда находился еще в ПЦУ, но никак не мог это оправдать ни с моральной точки зрения, ни с перспективы социально-политической целесообразности. Так церковные вопросы не решаются. Там избили людей: например, пожилому тренеру по боксу, у которого я когда-то занимался, сломали ногу.
Можно вспомнить и о ярком (в плохом смысле слова) случае снесения Десятинного храма в Киеве. Да, допустим, он был построен без достаточных правовых оснований. Но ведь можно его просто закрыть. Можно его даже перевести в ПЦУ. Но что произошло? Ночью оградили близлежащие улицы, чтобы люди не могли подойти, и маленький храм просто сравняли с землей. Мне тяжело понять такое, я нахожу это признаком заметной деградации нашего общества и симптомом прегрессирующего «неоварварства».
К сожалению, эти тенденции набирают обороты. И хотя недавно принятый закон о запрете религиозных организаций, связанных с Россией, еще не вступил в силу (у УПЦ есть ещё 8 месяцев, чтобы документально подтвердить свое отделение от МП), уже сейчас мы видим интенсификацию подобных процессов.
Есть целая волна новых скандальных ситуаций с храмами, и создается определенный информационный фон — а ведь не все люди разбираются в юридических тонкостях, но они при этом понимают, что что-то произошло, что Верховная Рада каким-то образом дала санкцию на то, чтобы уже открыто бороться с УПЦ. И часто берет верх не желание разобраться в юридических тонкостях, а эмоции. И это крайне печально.
«Не верю в объединение двух православных структур Украины»
— Эмоции травмированных войной украинцев могут накладываться на поведение УПЦ, о котором вы упоминали — например, промедление после Феофаниевского Собора.
Может смущать и неоднозначная риторика официальных представителей Церкви. И тогда получается, есть какая-то церковь, которая якобы связана с Москвой и которая с трудом может пояснить, кто она и чья на самом деле. Тогда давайте снесем её храмы, потому что сегодня Москва убивает наших детей.
Не логичная ли это реакция для искалеченного войной общества, которое не обязано разбираться в юридических тонкостях?
— Общество довольно длительное время готовили к тому, чтобы у него выработалось такое отношение к УПЦ. Я уже лет десять наблюдаю, как в СМИ внедряются определенные слова, конкретные фразы-маркеры, которыми клеймили и клеймят УПЦ, чтобы ее воспринимали именно так, а не иначе. Это и «московские попы» и, положим, «черти в рясах», как любит писать одна известная киевская журналистка. И эти фразы достаточно давно вбивают в сознание людей. Увы, весьма эффективно.
Что-то из обвинений в наш адрес было правдой, а что-то неоправданно обобщалось. Вот пример. Разве нет в УПЦ тех людей, который стали коллаборантами? Конечно, они есть, и мы не можем закрывать глаза на эту реальность. Но является ли вся структура ответственной за поведение этих людей? Конечно же, нет. Но разбираться в каждом конкретном случае — это труд. Гораздо проще генерализировать все, накинуть ярлык на целую структуру. И дело в шляпе. Но это так не работает. В развитых странах каждый индивидуально отвечает за свои слова и действия. А ведь мы неоднократно декларировали наше стремление интегрироваться именно в среду цивилизованных стран, с высокой правовой культурой.
К тому же, такой язык ненависти абсолютно недопустим, потому что кто сеет ветер, пожнёт бурю. А ветер сеялся в течение многих лет. Сегодня мы пожинаем бурю.
С другой стороны, как бы кто ни был травмирован, но монополия на насилие есть только у государства, об этом не стоит забывать. Да, мы можем быть травмированы общественными, политическими, военными действиями. Но это не значит, что мы, в свою очередь, якобы автоматически обретаем право травмировать ближнего, даже если тот в чем-то объективно неправ. Так мы просто придем к анархии, и это может подорвать государство изнутри. Выход за рамки правовых норм (то, что мы сегодня часто наблюдаем) не может не сказаться губительно на стране, которая атакуется извне и в то же время, очевидно, в каких-то вопросах начинает постепенно поддаваться коррозии изнутри.
Я за то, чтобы две конфессии решали вопросы по-европейски: путем здоровой конкуренции.
— Не объединением?
— Я не верю в объединение двух православных структур Украины.
Я был и там, и там и примерно знаю настроение и простых верующих, и духовенства, и епископата. А потому верю только в сосуществование (дай Боже, в сопричастие) двух структур. И пусть будет так, потому что, говоря рыночным языком, конкурентная борьба между двумя или несколькими субъектами рыночных отношений заставляет каждого из них повышать качество предлагаемого продукта.
С этой точки зрения существование двух структур — это очень здравая ситуация, хоть и неоднозначная с точки зрения канонического права. Но с перспективы улучшения качества церковной жизни такое конкурентное, в хорошем смысле, сосуществование будет на пользу каждой из двух структур. А маниакальное стремление поглотить друг друга (или же отмежеваться так, чтобы вообще не коммуницировать) — это лишние крайности.
«Я вернулся совсем в другую УПЦ»
— Есть мнение, что УПЦ не может радикально отмежеваться от МП, потому что это будет уход в раскол. Но понятно, почему от УПЦ сегодня именно этого очень ждут.
С точки зрения церковной — насколько оправдано такое радикальное отмежевание, о котором упоминали и вы?
— Можно радикально отмежеваться, то есть прочертить границу, но остаться, по сути, в одном «помещении». А можно просто выйти и захлопнуть за собой двери. И я благодарю Бога за то, что не являюсь тем, кто принимает решения, потому что конкретного сценария и универсального решения у меня нет.
Сейчас звучат разные версии поэтапных маршрутов отделения УПЦ от Московской патриархии. Есть разные видения — но то, что цель эта должна быть достигнута, мне кажется, бесспорно.
— Сегодня проблемы этой Церкви, которые вы называли причиной своего ухода из структуры еще в 2017 году, озвучивают уже многие. И тем не менее — вы вернулись.
— В 2017 году я действительно озвучивал определенные причины ухода из УПЦ — и мнения своего не поменял, но сегодня я вернулся совсем в другую УПЦ.
Если в конце нулевых — начале 2010-х в среде УПЦ открыто говорить о необходимости автокефалии было странно и иногда даже опасно, то по истечении последних трагических десяти лет почти каждый открыто говорит том, что автокефалия нужна. То есть Церковь, по сути, приняла то видение, ту точку зрения, которую я исповедовал еще 10 лет назад. Но я не изменился — Церковь изменилась. Ментальность церковных людей изменилась. Тот же митрополит Агафангел Одесский и Измаильский, который всегда считался открыто пророссийским, говорит, что он с Москвой не хочет иметь ничего общего!
Я же просто остаюсь верен себе. Я ушел из УПЦ в 2017 году, потому что публично критиковал патриарха Кирилла. Сегодня я возвращаюсь в УПЦ, где уже в каждом приходе критикуют патриарха Кирилла. Я переходил в Киевский Патриархат потому, что была такая возможность — служить в альтернативной структуре, поскольку я хотел и дальше работать на украинское богословие, на просвещение украинского общества, его религиозного сегмента.
— Что не получилось?
— Некрасиво себя хвалить, но я человек абсолютно не меркантильный, не карьерист. Я всю жизнь занимаюсь академическим богословием, просвещением, медийными проектами, пишу научные статьи и так далее.
Я хотел развивать украиноязычное богословие и все, что с этим связано. И если поначалу епископат УПЦ КП как-то эти мои стремления терпел, и все было достаточно органично, то потом мне было сказано, что это всё не нужно. Я осмотрелся и понял, что моя работа не нужна не только отдельным епископам на местах, но и на общецерковном уровне. Акцентирую, что это мое видение моей конкретной ситуации. У кого-то может быть и наверняка есть другой опыт.
Я постепенно убедился, что бьюсь как рыба об лед и являюсь одним из очень немногих энтузиастов-одиночек — к сожалению, на общецерковном уровне поддержки таким, как я, в ПЦУ я не увидел. Параллельно в УПЦ выходило много книг, в том числе на украинском языке. Но, казалось бы, это ПЦУ должна была «оседлать» тему издания богословской и религиозной литературы на украинском, но мы видим парадокс: именно, в кавычках, «пророссийская» УПЦ занималась украиноязычным книгоиздательством.
Я недавно писал, что есть люди, которые ощущают полноту церковного бытия в Православной Церкви Украины, и это прекрасно. У меня опыт иной: я чувствовал, что утратил, уйдя из УПЦ. Но многого из того, что я хотел реализовывать в ПЦУ, я так и не смог делать. Духовенство, епископы мне прямым текстом говорили: «Нам это не нужно». А я еще какое-то время продолжал делать свое дело, посвящая этому все свое свободное время.
Но я ни о чем не желаю. Я всегда работал не на ту или иную структуру, не на отстаивание корпоративных интересов, а на украинское христианство в целом. Многие мои статьи опубликованы и в протестантских академических журналах, и в светских научных изданиях, поэтому я знаю, что украинскую гуманитаристику можно спокойно развивать без того, чтобы хвалить только свою структуру, свою конфессию, свою Церковь. Я всей душой люблю Православие, но мне никогда не было интересно просто быть адвокатом той структуры, к которой я принадлежу.
«Если церковь не занимается образованием своих прихожан, то церковь ли это вообще?»
— Каково в сегодняшней Украине, которая находится в эпицентре большой беды, заниматься богословием? Какие вы для этого видите возможности посреди войны?
— У нас сейчас какой горизонт планирования? Неделя, две — максимум. Поэтому мы живем в неопределённости, которая, конечно, эмоционально угнетает и уменьшает возможности стратегического целеполагания. Но ведь мы же не первые в истории человечества, кто столкнулся с таким явлением как война. В конце концов, историческая правда заключается в том, что периодов мирной жизни в истории человечества значительно меньше, и хронологически они намного короче. Человечество большую часть своей истории воевало, но в то же время создавало прекрасные шедевры философии, литературы, музыки, архитектуры. В том числе и в последнее столетие, самое кровавое в истории человечества.
Австрийский философ Людвиг Витгенштейн написал свой «Логико-философский трактат» во время Первой мировой войны, используя свои фронтовые дневниковые записи. И во время Второй мировой также рождались шедевры литературы: и художественной, и богословской — разной.
Я против того, чтобы забыть всё, чем мы жили до 24 февраля 2022 года, и полностью раствориться в военной тематике. За что мы тогда воюем? Нам нужно не просто сохранять свою культуру, но и развивать ее, во время войны в том числе.
— Над чем вы сейчас работаете?
— За последние два с половиной года я написал докторскую диссертацию (которую пока не защищал) об основных богословских направлениях в католической мысли ХХ века. В следующем году, если все будет благополучно, эта работа будет издана в виде монографии. Но и после этого я продолжаю заниматься наукой, пишу статьи, рецензии на вышедшие на Западе книги. Пытаюсь развивать украинское богословие, делая в него свой посильный вклад. Если у кого-либо будет желание ознакомиться, все мои научные тексты находятся в свободном доступе: https://www.researchgate.net/profile/Andrii-Shymanovych
Мне хочется также помогать молодым людям, которые ко мне обращаются за подсказками и помощью: это студенты семинарий, академий. Вижу в этом свое церковное призвание, помимо того, что я еще и священнослужитель. И хотя сейчас у меня нет конкретного прихода, я действующий священник — и надеюсь найти место для служения, которое буду совмещать с академической работой.
— Вы говорите, что в ПЦУ не заинтересованы в системном развитии украинского богословия. Но как же, например, медиапроекты священника Георгия Коваленко и других?
— Конечно, отец Георгий Коваленко — прекрасный человек и хороший специалист, кандидат философских наук. В медиа еще очень заметен протоиерей Андрей Дудченко — главный редактор журнала «Церковь и общество». Есть также Дарья Морозова, доктор наук, которая работает в издательстве «Дух і Літера». Это всё церковные люди, которых мы можем смело и обоснованно назвать публичными интеллектуалами. Но важно то, что все они вышли из УПЦ.
Я веду к тому, что все те люди из ПЦУ, которые сейчас на виду, которые делают какие-то интересные вещи, получали своё богословское образование и проходили интеллектуальное становление именно в УПЦ. Можем ли мы назвать хотя бы кого-то, кто изначально вышел из Киевского Патриархата и является таким же мощным интеллектуалом, как названные мною люди? К сожалению, нет. И это о многом говорит.
И если мы зададимся целью и попробуем найти богословскую книгу действительно высокого академического уровня, которая была бы издана представителем ПЦУ за последние пять лет, с момента получения Томоса, то мы такой не найдем. Если я ошибаюсь — прошу прощения. Но мне кажется, это большая проблема, особенно в то время, когда имеется целый ряд богословских книг, которые были изданы за тот же период в УПЦ.
Кто-то может сказать, что я слишком зациклен на литературе, но я абсолютно уверен: если церковь не занимается самообразованием и в то же время образованием как своих прихожан, так и всего общества, если она заточена исключительно на то, чтобы считать головы в храмах, но ей всё равно, что в этих головах, да и в душах, то каков уровень этой церкви — и церковь ли это вообще?
Разумеется, в каждой православной украинской структуре есть люди образованные, и в обеих есть необразованные, поэтому я ни в коем случае не хочу обобщать. Но хочется сказать о тенденциях, об общем стратегическом планировании той или иной структурой своего ближайшего будущего. Да, в ПЦУ можно назвать несколько активных людей, это одиночки, которые пытаются что-то делать на местах, но поддерживает ли их архиерейская рука?..
«Реальность не спрячешь под ковер»
Я не помню точную цифру, но в ПЦУ на всю Украину около двухсот-трехсот монахов. В УПЦ же только в Киево-Печерской лавре было около двухсот, до недавних событий.
Монашество, конечно, нельзя назвать универсальным критерием качества церковности, но это один из факторов, который заставляет задуматься, и это один из вопросов, который руководство ПЦУ должно перед собой поставить. Но мне кажется, что там всех устраивает текущее положение дел, в то время как церковная традиция говорит, что монашество – это сердце Церкви, простите за пафос.
Я открыто сказал о том, что в семинариях и академиях ПЦУ нет монашеских постригов (во всяком случае, их не было в тот период, пока я мог лично наблюдать за ситуацией). Выходит, молодые люди, которые заканчивают эти учебные заведения, не воспринимают всерьёз ту структуру, в которой хотят реализовать себя как священники. Тут возникает масса вопросов, потому что монашество — это всецелое и бескомпромиссное посвящение себя Церкви, в которой ты принимаешь постриг.
Я вижу в этом не катастрофу, конечно, но вижу очень тревожный симптом, на который следовало бы обратить пристальное внимание.
— Откуда этому симптому взяться, на ваш взгляд? Раньше его можно было объяснить неканоничностью УПЦ КП. А теперь?
— У меня нет ответа. Я задаю вопросы, но в ПЦУ почему-то даже просто поднимать неприятные вопросы не очень принято. А почему не говорить о проблемах открыто?
К вопросу о той же Лавре. Реальность такова, что к владыке Авраамию (архимандрит УПЦ, который в 2023 году перешел в ПЦУ и сегодня является наместником монастыря «Свято-Успенская Киево-Печерская лавра ПЦУ» — Прим. ред.) не присоединился никто из лаврской братии. Это просто эмпирический факт. Он может не нравиться, может раздражать. Тот, кто его озвучивает, может вызывать неприятие и агрессию. Но от фактов мы никуда не денемся.
Я за адекватное восприятие реальности. В своей второй диссертации я уделил много внимания схоластической традиции и в этой связи хочу привести меткое определение истины, которое присуще средневековой схоластике, а именно томизму: «Аdaequatio rei et intellectus» (с латыни это переводится как «соответствие (или соотнесенность) между реальностью и разумом»). Буквально это означает следующее: то, что происходит вокруг нас, должно соответствовать тому, что происходит в нашей голове, тому, как мы это воспринимаем. А получается, что в разуме многих людей Лавра якобы наконец-то вышла из периода стагнации и стала на путь расцвета, однако реальность свидетельствует о том, что на службу в Лавру делегируют монахов из Михайловского монастыря, что автобусы свозят в Лавру людей из епархий на большие праздники. Это плохо? Нет, это вполне приемлемо. Но, наверное, у ПЦУ всё-таки есть большая проблема с посещаемостью храмов и монастырей. И это есть адекватное восприятие реальности.
Но в то же время мы видим, что нам озвучивают какую-то статистику, будто бы сегодня УПЦ в Украине поддерживает всего 2% населения. И это еще один пример неадекватной рецепции окружающих событий. Если кто-то в эти цифры опросов искренне верит, пусть зайдет в храм УПЦ и посмотрит, сколько там людей на самом деле, оценит наполняемость кафедральных соборов. Эту реальность не спрячешь, не заметешь под ковер с помощью сомнительной социологии.
«Пока мы деремся за свои корпоративные интересы, то просто теряем людей»
— Христианство — вера дел. И вы не впервые говорите о том, как важно для христианина соотносить свою личною реальность с объективной, быть адекватным окружающему миру.
Что сегодня для христианина в Украине значит реализовывать веру на практике, при этом не отрываясь от реальности?
— Думаю, в течение столетий в христианстве ничего фундаментально не изменилось, но конкретно сейчас в контексте Украины актуализировался вопрос социальной активности христиан. Молитвы, участие в богослужениях и Таинствах никто не отменял, но в то же время мы должны понимать, что мы — граждане своей страны, и именно в это время несем особую ответственность за нее.
По мере сил мы можем помогать волонтерством, плести сетки, каким-то образом выделить часть своего времени и сил, чтобы посвятить себя тому, что происходит на фронте. Кто-то идет на фронт и героически отдает там свою жизнь, кто-то остается в тылу — и все-таки вполне может добавить к классической парадигме существования в христианстве активное социальное участие, которое реализовалось бы в практических шагах, направленных на помощь нашим военным.
— В связи с принятием недавнего закона у верующих УПЦ, кажется, может возникнуть желание разотождествиться с украинским обществом и уйти во внутреннюю эмиграцию.
— Не все то, что проще сделать, соответствует Евангелию.
Действительно, проще замкнуться и сказать: «Вот видите, как вы поступаете с нами!» Проще отплатить злом за зло, но, кажется, Евангелие говорит немножко о других вещах. Поэтому — да, иногда можно и потерпеть поношения, и ничего в этом страшного нет.
Я сам мог бы довольствоваться комфортной жизнью в ПЦУ, которая сейчас на гребне волны, и не лезть на рожон, не переходить в ту структуру, которая под атакой со всех сторон. Это было бы проще, но это было бы неправильно с точки зрения моих глубинных убеждений.
Если вам ставят заслон и не дают заниматься тем, что должно — значит, вашей ответственности тут нет. Но если вы сами себя сдерживаете и не хотите включаться в волонтерскую, допустим, деятельность, просто чтобы обезопасить себя, чтобы упредить возможные оскорбления по религиозному признаку — за это однозначно придется отвечать перед Богом.
— Услышала от одного верующего знакомого, что сегодня православный крест дискредитирован: РПЦ в общей массе поддержала войну. Как в сегодняшних реалиях можно говорить о том, что православие — это всё же не религия войны, но мира?
— Начнем с того, что крест является не только православным символом, но и католическим, и протестантским. А в целом Крест — не православный, не католический, Крест — Господень, Христов. Дискредитировать символ Христа нельзя ничем.
РПЦ, которая очевидно поддерживает военную агрессию, является просто идеологическим наполнителем того, что сейчас осуществляется на практике. Концепция русского мира фактически была популяризирована патриархом Кириллом и привела к войне, которая сейчас ставит под сомнение само бытие нашего народа и каждого из нас.
Но РПЦ — всего лишь одна из Поместных православных Церквей. Есть ещё Румынская, Польская, Албанская, Иерусалимская и другие Церкви, которые достойно несут Крест Господень, проповедуют Иисуса Христа и ничем не дискредитируют главный символ христианства.
При этом не стоит преувеличивать роль РПЦ. Я бы напомнил о другом: православие дискредитирует себя и в Украине тоже. Вот это мне больно — пока мы между собой ссоримся, молодое поколение просто отворачивается от Церкви, говоря: «Ребята, мы не хотим иметь с этим ничего общего. Из вас христианство уже выветрилось — и из одних, и из других. Вы заняты только отстаиванием собственных корпоративных интересов, своего места под солнцем, своих преференций, скидок на коммунальные услуги и т. п. А где в этом всем Христос? Мы не хотим слышать о русском мире, об украинском мире. Мы хотим слышать о Божьем мире вокруг нас и в наших душах».
Люди приходят в храм за чем-то совсем иным. Им не нужна какая-либо идеологическая программа, даже если она мастерски сконструирована. Поэтому мы просто теряем людей. Они или уходят в другие конфессии, где слышат о Боге, находят братскую любовь, поддержку, дружбу, полноценную общинную жизнь, или уходят вообще в мир, что еще трагичнее. Поэтому нам надо просто остановиться, одуматься, одернуть самих себя и сказать: «Что мы творим?! Давайте подумаем на два шага вперед, стратегически. Как мы будем смотреть друг другу в глаза, когда всё уляжется?!» Но об этом сейчас никто не думает.
«Для начала нужно признать субъектность друг друга»
— Допустим, все одумались. Каким может быть следующий шаг?
— Мирное сосуществование, шаги к диалогу, при этом целью диалога не может быть на данном этапе объединение — мне кажется, простые люди этого не поймут, даже если высшее церковное руководство подпишет какие-то, пусть даже весьма содержательные, бумаги. То, что разорвано, так просто не сшить — люди перенесли слишком много боли. Каждая сторона должна признать свои ошибки.
— Сейчас стали появляться низовые объединительные инициативы вроде «Софиевского братства». Что думаете про них?
— Думаю, это очень неплохо. Когда сверху начнут спускать бумаги, это может не сработать. А вот если Церковь начнут сшивать с низов, к этому могут прислушаться — когда увидят, что есть реальные плоды взаимодействия, уважительного отношения друг ко другу.
Нам нужно начать с того, чтобы хотя бы признать субъектность друг друга, признать, что твой оппонент есть, что он существует, и именно в том модусе бытия, в котором сам себя идентифицирует. Потому что у нас сегодня пытаются друг друга просто отменить: «Вас нет как УПЦ — вы просто часть РПЦ». И наоборот: «Вы — часть турецкой Церкви, а не самодостаточная украинская церковная единица». А как можно говорить с тем, кого нет?
— Что скажете о сложностях в отношениях между УПЦ и государством?
— Моя сфера — это богословие, а не политика, поэтому о политике я говорить не очень хочу. Но мне кажется, Госслужба по вопросам этнополитики и свободы совести не требует от нас ничего невыполнимого (Закон «о запрете УПЦ» уполномочивает ГЭСС проконтролировать, чтобы любые связи УПЦ с МП, в том числе канонические, были разорваны, — Прим. ред.).
Я за то, чтобы искать способы выхода из этой непростой ситуации, которая сложилась между УПЦ и государственной властью. Нельзя отмахиваться ни от какого варианта априори, как мы раньше делали — нам не нравилось ни то, ни это. Слава Богу, что Киевская Митрополия проявила открытость к диалогу и недавно наше высшее духовенство встретилось с представителями и светской власти, и Константинопольского патриархата. Я точно не знаю, кто был на встрече, что на ней обсуждалось — слишком недавно вернулся в Церковь и еще не успел изучить новостную повестку. Но, по крайней мере, встреча была, и это хорошо. Встречаться и общаться нужно обязательно.
— Что делать обычным верующим, на которых, кроме войны, свалились церковные разборки? Нужно ли простому человеку вникать в это все, чтобы разобраться? Или стоит держаться в стороне, просто приходя в храм к Богу?
— Этот вопрос самый сложный из всех, что вы сегодня задали, несмотря на его кажущуюся простоту. Наверное, не следует делать каких-либо резких движений, а лучше держаться за своего приходского священника. Если вы к нему ходили годами, значит, он того достоин, значит, он не самый безнадежный парень. И если вам с ним лично духовно комфортно, если у вас есть опыт деятельной духовной поддержки с его стороны, то держитесь за него.
Как правило, священники в Украине очень редко переходят из одной православной юрисдикции в другую. И даже если община переходит, священник все-таки воздерживается от этого шага. Поэтому — меньше скандалов, меньше суеты, лучше избегать любых потрясений, беречь мир в душе. Да, мир вокруг не от нас зависит, но мы можем, по крайней мере, не позволить творящемуся вокруг хаосу проникать в нашу душу.
— Получается — эскапизм?
— Нет, конечно, радикальный эскапизм никуда не годится. Но почему мы оперируем крайностями? Выходит, можно либо полностью открыть душу и впустить в нее всю грязь, тем самым максимально ее разбалансировав, или же замкнуться, как затворники Киево-Печерские, отрезав кабель интернета?
Нужен разумный подход. Познакомились с новостями, послушали одну точку зрения — послушали альтернативную, чтобы не попасть под действие пропаганды. Это важно: включать разум, развивать критическое мышление, потому что примитивнейшей пропаганды слишком много с каждой из сторон.
— А к чему все придёт, как думаете? Я спрашиваю и про межцерковные конфликты, и про социальные. Всё будет хорошо?
— Всё будет по-разному. Христианин не обязан быть фантазером-оптимистом, а, скорее, здравомыслящим реалистом. Христос говорит: Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле (Лк.18:8)? Так что посмотрим. Доверяемся воле Божьей и будем наблюдать.
Я богослов и не хочу примерять на себя роль старца или пророка. Просто хотелось бы подольше пожить — посмотреть, как именно вся эта трагическая ситуация разрешится.
Беседовала Ирина Олегова
