Подписчица российского журналиста Романа Супера прислала ему письмо. Мы решили, что в ее словах много религиозных отзвуков, и размещаем его здесь.
— За этот год я почти сроднилась с тобой и с читателями твоего канала. И теперь могу обращаться на «ты». Недавно тебе и твоему каналу присвоили знак качества — подтверждение того, что правда глаза колет. Канал очень важен для нас, он как капсула времени, в нем мы отправляем письма в будущее.
Я не перестаю испытывать жгучий стыд, каждый день. Иногда молюсь по ночам, но это не помогает. Не хожу в церковь, боясь услышать пропаганду и там.
Моя семья перестала общаться с частью друзей и родственников, поскольку это невыносимо. Подруга Дарья, человек исключительно умный, тоже оказалась жертвой пропаганды. Она очень любит Россию, но никак не может отделить страну от политической власти. Наша последняя встреча закончилась руганью. Она так кричала на меня, отстаивая право государства на насилие, покраснев от натуги, что мне стало физически страшно.
Другие подруги словно впали в летаргический сон, живут, как прежде, но замороженные. Так легче для психики. Не знать, делать вид, что все в порядке и ничего не происходит. А мы тут в глубинке растим детей и сады, покупаем одежду и молодость. А кто-то продает совесть, и покупает наивность и добродушие стариков, детей. 80-летняя мама моей подруги, заслуженный учитель и прекрасной души человек, написала стихотворение о том, что ей рассказал телевизор.
А у меня так не получается, не могу не вникать, не проживать с людьми эту боль. Муж говорит, что я мазохистка. Но я просто должна знать и помнить. Я запомню эту боль. Желтый кухонный гарнитур и вазу с яблоками на праздничном столе. Девушку, сидящую возле ванны на груде бетонных обломков. Дедушку, согнувшегося возле тела внучки. Бабушку, вытаскивающую двух дворняжек из воды. Беспомощных стариков, которых грузят в лодки. Обезумевших от страха собак и кошек, которых спасают добровольцы. И еще более страшные кадры. Я никогда не забуду.
В православии есть соборная молитва, считается, что она обладает большей силой, нежели молитва одного человека. Теперь я знаю, что есть соборная боль. Она тоже тяжелее обычной. Пусть эта боль станет легче, и вовсе отступит, если мы ее разделим со всеми страждущими. Пусть наша соборная боль, соборная молитва… хоть кто или что-нибудь остановят этот ад.
