Регина Эльснер
Докторесса теологии, научная сотрудница Центра восточноевропейских и международных исследований (ZOiS), Берлин, профессориня восточных церковных и экуменических исследований Мюнстерского Университета.
Предлагаем перевод статьи Регины Эльснер опубликованной на английском языке «Hybrid Neutrality as the Deadlock: The Pope’s Approach to the Russia-Ukraine War» для Международного центра изучения права и религии. Перевод выполнен инициативой «Христиане против войны».
Спустя полтора года дипломатических усилий в войне России против Украины приходится наблюдать серьезные разочарования на глобальном уровне: никакие средства, стратегии или мирные планы не приблизили реального окончания войны и не открыли возможности для справедливого мира в регионе. Сюда относятся и многочисленные дипломатические инициативы Ватикана. У Ватикана, благодаря его двойному статусу — как одного из государств, а также центра одной из крупнейших религиозных общин мира, есть способы поддержания диалога с воюющими сторонами, недоступные для многих других субъектов. Такая позиция породила надежду на то, что Ватикан, особенно Папа Римский, смогут сыграть посредническую роль в войне России.
На Всемирном дне молодежи в Лиссабоне в августе 2023 года Папа Франциск извинился перед украинской молодежью за свою «беспомощность». Кардинал Маттео Дзуппи несколькими днями ранее после визитов в Киев, Москву и Вашингтон переквалифицировал свою «мирную миссию», порученную Папой, в «гуманитарную миссию». Это происходит, прежде всего, как реакция на явно отрезвляющий визит в Москву. Цена этого осознания была высока. Ранее СМИ Ватикана без комментариев использовали российские пропагандистские фотографии дружеской встречи Дзуппи с Марией Львовой-Беловой, которая обвиняется в международных преступлениях как военная преступница за депортацию украинских детей.
Во многих отношениях эта двойная роль Ватикана — как духовного и политического субъекта, — на которую многие возлагали надежды, и стала самым большим препятствием на пути к заслуживающей доверия и эффективной посреднической роли в российской войне. В дополнение к неправильному восприятию политических и социальных реалий в России, которое сохраняется на протяжении трех десятилетий (и которое Церковь разделяет со многими другими международными политическими и гражданскими субъектами), в случае российской войны две гипотезы оказались ложными: что политика и религия (или церковь) могут быть отделены друг от друга ради диалога, и что Ватикан является нейтральным актором в этой войне.
Игра в невиновность между политикой и религией
Размытые границы между политикой и церковью вписываются в двойную функцию Ватикана как государственно-правового и духовного субъекта. При соответствующем богословском, политико-этическом осмыслении этого взаимодействия можно понять и использовать синергию и избегать опасностей, возникающих из нее. В основном, секулярные парадигмы политических международных отношений требуют сдержанного использования религиозных аргументов и легитимаций. Однако там, где религиозные аргументы очевидно являются частью государственной политики, такое государство, как Ватикан, может найти более успешный подход, чем строго светские субъекты, — при условии, что его религиозный авторитет признается.
Нынешние отношения Ватикана с Россией в значительной степени сформировались под влиянием отношений с Советским Союзом во время холодной войны. Советский Союз применял стратегию смягчения границ между политикой и религией, что соответствовало двойственной природе Ватикана. Экуменические связи стали важными платформами для взаимного политического влияния, и христианское движение за мир, в частности, несло четкие политические послания. Это мог быть сознательный выбор нового политического богословия (которое также развивалась в то время, но в других условиях); однако религиозные акторы — Ватикан и представители Русской Православной Церкви, выступавшие также и политическими послами своего государства, — подчеркивали свою аполитичную, чисто религиозную позицию, и тем самым пытались абстрагироваться от прямой политической ответственности.
После распада Советского Союза этот подход к религиозной дипломатии времен холодной войны оставался руководящей силой в следующих отношениях. Русская Православная Церковь почувствовала себя принципиально свободной от инструментализации со стороны государства. Соответственно, многие международные экуменические встречи теперь сосредоточились главным образом на догматических вопросах, особенно на экклезиологии. Так называемые социально-этические вопросы — мир, социальная справедливость, права человека и тому подобное — отошли на второй план. В политическом плане РПЦ приветствовала объявленное сейчас демократическое разделение религии и политики в России и других постсоветских государствах. В то же время, однако, РПЦ претендовала на роль экзистенциального фактора культурной идентичности всех стран бывшей Древней Руси, то есть Беларуси и Украины в дополнение к России, и, следовательно, на привилегированный (и исключительно с точки зрения православного мира) доступ к образовательной, культурной и внутренней политике этих стран.
Во внутренней политике РПЦ часто уклоняется от обвинений в политических играх, ссылаясь на свои чисто религиозные претензии к народу. Однако эти религиозные претензии всегда были направлены на цивилизационные решения, то есть политические и правовые решения государства. Одновременно в экуменическом диалоге РПЦ отвергла такие темы как, например, универсальное значение прав человека как политическое вмешательство в религиозные или культурные дела, а также богословские разработки, такие как признание рукоположения женщин или однополых партнерств как приспособление к политической воле.
Стратегия выработки для себя как политического актора иммунитета против критики через обращение к «чисто религиозным» вопросам сейчас оказывает особенно разрушительное воздействие на российско-украинскую войну. Папа Франциск, его назначенец кардинал Дзуппи и другие дипломаты Ватикана пытаются связаться на религиозном уровне с РПЦ, Патриархом Кириллом, митрополитом Иларионом и митрополитом Антонием (преемником Илариона по иностранным делам); они (Кирилл, Иларион и Антоний) — известные и давние партнеры, и чиновники Ватикана обращаются к ним не как к дипломатическим представителям их церкви или страны, а как к религиозным людям, которых они давно знают.
Однако для их коллег из РПЦ религиозный язык на протяжении многих лет был прикрытием для политической стратегии. Слова Папы Франциска «мы не можем использовать язык политики, кроме языка Иисуса» тем самым дают основание для иммунизации РПЦ в том, что как церковь она не имеет и ничего общего не может иметь с грязными делами войны и российскими империалистическими настроениями, а просто говорит религиозную правду и молится о мире. РПЦ глубоко ценит приверженность Ватикана этой деполитизации. Однако как политический игрок Ватикан должен признать, что он не представляет никакой власти для политического режима России, а лишь является полезным помощником в глобальном стирании различий между агрессором и страдающими от агрессии, между преступниками и жертвами в этой войне. Вместо того, чтобы вовлекать их в миротворческий процесс, подход Ватикана укрепляет и режим Путина, и РПЦ как участников войны.
Нейтралитет в идеологии?
Ватикан стал полезным помощником в стратегии РПЦ, главным образом благодаря своему мнимому нейтралитету, который запрещает ему высказывать четкие суждения о том, кто виноват в войне. Этот нейтралитет является хваленой чертой дипломатии Ватикана, поскольку предполагается, что он позволяет вести переговоры со всеми вовлеченными сторонами, независимо от того, какова степень ожесточенности конфликта. Официальное, в основном молчаливое отношение Пия XII к гитлеровскому режиму во время Второй мировой войны часто приводится в качестве сравнения с нынешним нейтралитетом Ватикана. Однако холодная война в данном случае является более подходящим сравнением. Как показывает Петр Косицки в своей недавней статье «Нет нейтралитета в идеологии», именно во второй половине 20-го века политический и правовой нейтралитет Ватикана идеально сочетался с идеологической политической ангажированностью, а именно, четкой антикоммунистической позицией, выраженной в своей приверженности правам человека, например, в ходе Хельсинкского процесса.
Это наследие восточной политики Ватикана играет решающую роль в нынешних посреднических усилиях между Россией и Украиной, хотя и неожиданным образом. В частности, антикоммунизм побудил Папу Иоанна Павла II быть очень осторожным в отношениях с Россией и РПЦ, ведь ни одна, ни вторая не прошли через какую-либо процесс декоммунизации. Такое отношение чуждо Папе Франциску, который находится под влиянием левой южноамериканской теологии освобождения и глубокого скептицизма по отношению к Соединенным Штатам. Для Папы, как и для многих обществ глобального Юга, опыт американского (нео-)колониализма является гораздо большим ужасом, чем опыт влияния России, чей культурный империализм и колониализм по отношению к своим соседям и нерусскому населению внутри самой России остается неизвестным и непризнанным в качестве реальной угрозы. Последняя речь Папы Франциска перед российской католической молодежью о наследии «великой русской истории» является красноречивым напоминанием об этом слепом пятне в дискурсе Ватикана.
Конец идеологических блоков также привел к слепоте Ватикана, к новым идеологическим границам и, что особенно важно, к его собственным идеологическим пристрастиям. Ватиканский антикоммунизм был официально провозглашенной руководящей идеей еще до Второй мировой войны, и только благодаря этому сознательному и публичному решению эта идеологическая приверженность могла сочетаться с юридическим нейтралитетом и сознательно реализовываться в поисках компромиссов, способствующих миру. Нынешняя война в России ни в коем случае не свободна от идеологии, а следует логике часто описываемых культурных войн между либеральным и так называемым консервативным общественным порядком. Крупнейшим институциональным представителем этой логики является Русская Православная Церковь. Последняя, однако, на протяжении трех десятилетий консолидировала концепцию спасительного сопротивления либерализму в тесном сотрудничестве с Ватиканом. Сотрудничество РПЦ и Ватикана в укреплении так называемых традиционных ценностей, борьбе с секуляризацией и «гендерной идеологией», которую иронически часто называют новым марксизмом, было охарактеризовано митрополитом Иларионом как «стратегический альянс» еще в 2011 году. Этот альянс, по крайней мере для российской стороны, является органичной частью «метафизической борьбы», о которой Патриарх Кирилл объявил в марте 2022 года в качестве легитимации убийств в Украине.
Папа, с другой стороны, еще никоим образом не задумывался об этой запутанности своей церкви в идеологии, которая продолжает подпитывать эту войну восемнадцать месяцев спустя. То же самое можно сказать и о других представителях Католической Церкви, которые находятся или находились в дипломатическом или экуменическом контакте с РПЦ. Но тогда может ли быть юридический нейтралитет при негласном или даже неосознанном идеологическом пристрастии к стороне агрессора? Может ли быть компромисс или даже прочный и справедливый мир, пока идеология, лежащая в основе войны, не находится на столе переговоров? Учитывая глобальную и частично насильственную реакцию правых на права человека и либеральную демократию при значительной поддержке католических деятелей и РПЦ, использование своей собственной не-нейтральности в идеологии может быть самым острой проблемой для дипломатии Ватикана в данный момент — и важнейший урок из неудачной миротворческой миссии России в войне в Украине.
