Православная активистка из Москвы: «…я ношу антивоенную символику с 24 февраля»

Война в Украине изменила жизни миллионов украинцев. Убитые, раненые, бегущие в другие страны, воюющие и защищающие свою землю и избегающие участия в войне… Но сегодня мы говорим с человеком по ту сторону – с русской, москвичкой, жизнь которой радикально изменилась ровно 24 февраля 2022 года.

Екатерине (фамилию по соображениям безопасности мы не публикуем) пятьдесят лет, по образованию педагог-психолог, мать шестерых детей и воцерковленная православная. Первый антивоенный пикет, на который она вышла и почти сразу была задержана, был вечером 24 февраля 2022 года. С тех пор за разные формы протеста против войны, против мобилизации – по разным «антивоенным» статьям её 8 раз задерживала полиция, на нее заводили административные дела, ни одно из которых, в условиях российского «правосудия», оспорить не удаётся. Кроме задержаний – ночные допросы сотрудниками центра Э, угрозы тюремным сроком по уголовной статье, угрозы лишения родительских прав…

Проект «Христиане против войны» ведет мониторинг преследований христиан за антивоенную позицию и за поддержку Украины. Имени Екатерины пока в этом мониторинге нет.

«Мы были уверены, что за нами встанет вся наша огромная страна»

– Когда началась Ваша публичная активность?

Я никогда не занималась политикой. Училась, работала. После десяти лет замужества, после множества неудачных попыток родить появился наш первый ребёнок. Через три года родился второй, потом с интервалом в год ещё двое, потом близнецы… Я была полностью погружена в семейные заботы и до 24 февраля 2022-го года была уверена, что все в этом мире решается без меня. Я искренне считала, что сейчас 21-й век и что люди гуманные, что можно ссориться на словах, недопонимать, но никогда не переступить вот эту черту – начать атаку на соседнее государство. И я надеялась, что в политике будут решать ответственные за нее, а я буду просто воспитывать хороших детей – для нашего будущего. Сейчас об этом смешно говорить, но ещё до полудня 24-го февраля я не верила, что такое возможно! Я всем, а в первую очередь себе, пыталась доказать, что это видеомонтаж, что это фейк, что это невозможно… Это был полный крах для меня, для моего мировоззрения; я просто не верила, что такое возможно. Я села за компьютер и стала проверять… Я находила места, которые обстреливались, находила видео с этих мест до обстрела, сравнивала… и в конце концов поняла, что это не видеомонтаж. 

И уже вечером 24 февраля я вышла на свой первый в жизни протест. И хотя нас – протестующих – довольно быстро забрали, упаковали в автозак, мы были абсолютно счастливы. Мы были уверены, что за нами встанет вся наша огромная страна, что нас поддержат, что это безумие – война – будет остановлено. Автозак, и не один, был набит битком, но все были вдохновлённые, уверенные, что за нами пойдут многие другие. Нас везли в отделение полиции, а мы пели песни, шутили, радовались, что мы вместе, что мы не одни. 

– Как долго продолжалась эта эйфория?

Да-да, именно эйфория. Просто никто тогда ничего не понимал. Потом я выходила каждый день на митинги, которые проходили неизменно в 7 часов вечера. В телеграм-каналах предлагались маршруты, эти маршруты постоянно менялись, чтобы не успевали приехать наряды полиции. 

«Кто-то подходил, кто-то мимикой или жестами давал понять, что одобряет, поддерживает»

– Кто-то писал и подписывал антивоенные письма, кто-то носил антивоенную символику – белых голубей, значки. Почему вы решили именно в уличных акциях участвовать?

Я ношу антивоенную символику с 24 февраля. И лично моя разработка, если можно так сказать, «Пеший пикет». На рюкзак вешаю очень конкретную символику, которую, нельзя не понять: ленточки, значки, пацифики. Сейчас у меня уточка Навального висит. Значок с зачеркнутым словом «СВОБОДА». Были ещё более крамольные. Зачеркнутое слово «война». Как раз за этот значок было задержание и обвинение в дискредитации вооружённых сил РФ. Потом была надпись «Я за мир». Я с ней долго ходила, но в конце концов меня задержали – и ещё одну «Дискредитацию» припаяли. С этими значками, символами я ходила на Красную площадь, Манежную, Тверскую, в парк «Зарядье». И я видела, что люди реагируют на символику. Кто-то подходил, кто-то мимикой или жестами давал понять, что одобряет, поддерживает. В общем, было очень много положительных реакций. И я до сих пор я ношу эту символику. 

– Можно ли Вас назвать христианской активисткой? Можно ли считать, что ваша позиция связанна с вашими христианскими убеждениями? 

Да, безусловно. И один из пикетов был проведен у Храма Христа Спасителя. Там плакат был «Не привыкайте к войне». Я пришла именно к храму с этим плакатом, потому что для меня было очень важно попытаться хотя бы до кого-то достучаться, чтобы кто-то, кто идёт в храм, задумался. 

– Подходил к вам кто-то? Была какая-то реакция? 

Там я простояла, на самом деле, только 8 минут. Меня достаточно быстро задержали. Но знаете, за эти 8 минут было несколько встреч, хотя люди боялись подходить. Выражали солидарность издалека. Два самокатчика – парень с девушкой – остановились, показали «Викторию», улыбнулись, помахали рукой. Кто шел в храм, приостанавливались, но не подходили, к сожалению. Ну, я уже на тот момент и не надеялась. Мне хотелось, чтобы вдруг – кто-нибудь задумается. Хотя бы зернышко заронить.

«Они все говорят про «8 лет на Донбассе», распятых мальчиков…» 

– А как в вашем приходе, в церкви относятся к вашим акциям? Вы ходите в одну и ту же церковь или в разные? 

Мы всей семьёй ходим в одну церковь уже 17 лет. Впервые туда я пошла беременная. Храм тогда только построили, недалеко от нашего дома. И первым делом, после 24 февраля, я в воскресной школе (у нас она по воскресеньям) с радостью стала всем рассказывать, что вот я была на митинге, меня задержали. Насколько я была шокирована резко отрицательным отношением, как это было встречено! Учителя, директор воскресной школы – проявили категорическое непринятие. 

– А как они как-то аргументировали? Была содержательная дискуссия? 

Можно ли назвать это дискуссией? Они все говорят про «8 лет на Донбассе», распятых мальчиков… И так, собственно, и по сей день; к сожалению, за эти два с половиной года ничего не поменялось. Вместе с этим, в приходе есть сформировалась определенная группа, где люди потихоньку друг друга как бы «нащупали», нашли друг друга. Это группа категорически антивоенно настроенных прихожан. Мы друг с другом встречаемся. Молимся вместе. Мы любим наших прихожан, наших батюшек. Мы грустим. Мы молимся за них, чтобы у них открылись глаза. 

«Был интересен процесс, как мы друг друга «нащупывали»»

– Большая группа? 

Нет, совсем небольшая – четыре человека. Но если считать детей, то намного больше. У одной пятеро детей, ещё у одной трое и у ещё одной двое. Это именно всё мамы. И очень был интересен процесс, как мы друг друга «нащупывали». То есть мы не сразу открывались, не сразу поняли друг про друга, что мы на одной стороне. После того, как я обожглась на крайне отрицательном отношении со стороны педагогов воскресной школы, я боялась разочароваться и в других. Я очень аккуратно так нащупывала. Очень. Но в конце концов, оказалось, что, да, есть! Есть люди так же категорично настроенные. Вот такой пример: каждый год мы участвуем в освящении куличей. То есть я со старшим ребенком – поём в хоре, а младшие участвуют в самом ходе: сперва идёт батюшка, который кропит куличи и яйца, потом идут певчие, потом идут из воскресной школы, они собирают пожертвования. Яички, денежки, конфеты, куличики. И вот – особенно это ярко было на первой Пасхе после войны – я вижу дизайн куличей: у некоторых они в желто-синие цвета оформлены или яички покрашены четко в два цвета. Как это радовало! Я не успевала никак отреагировать. Мне очень хотелось с теми людьми поговорить. Но ты ведь не знаешь, где чей кулич или корзинка с яйцами! Я иду с остальным хором и пою тропарь, остановиться не могу; пытаюсь найти взглядом, но это невозможно, поскольку никто не ждёт, что кто-то из хора ищет твоей поддержки. Но и в первый год на Пасху, и в последующие тоже – всякий раз, когда видишь разукрашенные в сине-жёлтые цвета пасхальные снеди – понимаешь, что ты не одинок. Не могу передать, насколько это важно чувствовать!

«Дети – это моё слабое место, и полиция это прекрасно понимает!»

– Вернёмся к вашей протестной деятельности. Вас всякий раз, как вы выходили на митинги или пикеты, задерживали?

Нет, конечно. Всё-таки было много протестующих, невозможно всех было забрать. Второе задержание случилось 6 марта. А 13-го марта меня впервые задержали по «Сфере» в метро – и тогда стало ясно, что я уже в каких-то списках, в которые попадают наиболее регулярные участники протестов. К 21 сентября 2022-го года против меня было возбуждено 8 административных дел. Плюс к этому 3 раза меня задерживали в метро по «Сфере».

– После задержаний в метро – что с Вами делали? Проводили допрос, выписывали протокол, просто отпускали? 

По-разному. Один раз просто отпустили. Второй раз перевезли в ОВД и долго мурыжили с вопросами, объяснениями. Хотели снять отпечатки пальцев, пытались продавить морально. Третий раз продержали больше 4-х часов, сначала 2 часа в метро, потом более 2 часов в ОВД. 

– А что делали ваши дети в это время? 

Дети – это моё слабое место, и полиция это прекрасно понимает! Это предмет особого давления. Всякий раз, когда я выходила <на протестные акции>, заранее всё очень детально продумывала. Дома всегда был муж, бабушка (моя мать), в холодильнике были кастрюли с едой, у детей была выглаженная школьная форма, абсолютно идеальный порядок по комнатам. Мне не раз грозили опекой, и я подготавливала всё так, что, если они (представители социальных служб по делам несовершеннолетних) вдруг приедут, они нашли бы идеальный дом, идеальных детей, сделанные домашние работы, холодильник полный еды… Поэтому, когда при допросе начинались вопросы про детей и угрозы лишения родительских прав, я была готова: приезжайте, пожалуйста, там вас встретят! Бабушка встретит, супруг, дети… То есть каждому выходу на митинг предшествовала такая мощная домашняя подготовка. Один раз случилось так, что домой приехал наш друг, который случайно увидел в ОВД-инфо мою фамилию, позвонил мужу, уточнил, что всё так и есть. Приехал и остался с детьми, а муж поехал в ОВД за мной. Дальше друг помог бабушке уложить детей, поехал на машине к ОВД, и они с мужем ждали меня там до полночи, пока меня отпустят полицейские. 

«Когда я вхожу на кухню, мама просто выключает радио» 

– Получается, что Ваши родственники Вас поддерживают. Они разделяют Вашу позицию в отношении войны? 

Моя мама абсолютно во всем поддерживает Путина. После смерти папы мы её забрали к себе, и у нее, кроме меня, никого. Чтобы не обострять и без того напряжённую обстановку, мы не обсуждаем военные темы. Когда я вхожу на кухню, мама просто выключает радио. 

– Дети, наверное, тоже слышат это радио? Или у вас есть договоренность, чтобы радио без детей было? 

Дети полностью на моей стороне, и когда они приходят на кухню, то сразу переключают приёмник на детское радио. «Когда мы приходим на кухню», — рассказывают они мне, — «то говорим: ой, бабушка, бабушка, у нас там очень интересная сказка по детскому радио, мы сейчас переключим, хорошо»? И переключают, хотя понятно, что они давно переросли детское радио и ничего интересного для них в нём нет. С одной стороны, они так борются за чистоту эфира в отдельно взятой квартире. Но при этом никто не конфликтует. Иногда они спрашивают: мам, ну как же бабушка в это верит? Они бабушку любят, жалеют, считают, что её обманули. Что вот нашу бабушку хорошую, добрую – просто обманули. И поэтому они не хотят, чтобы она слышала этот обман больше. Причем это именно их идея была такие фокусы с радио устраивать, я их ни о чём не просила. И я их за это очень уважаю, что они нашли какой-то действительно очень человечный способ противостояния этой лжи. 

– Муж солидарен с вами? 

Муж у меня «неоднозначник». Знаете, как нередко говорят: война – это, конечно, плохо, это ужасно, но не всё так однозначно… С одной стороны, он видит мою категоричность и непреклонность и старается не спорить. Но, с другой стороны, когда у нас все-таки возникают разговоры, он «съезжает на рельсы», что да, война – это плохо, но ты же понимаешь, нас спровоцировали. Да, мы начали первые, но если бы не мы, то тогда на нас бы напали… То есть он против обстрелов, против конфронтации, он за переговоры. Ну, я-то за полную победу другой стороны! И в то же время мне иногда кажется, что он, скорее, на той стороне. У него НАТО враги, Америка враги… Путина, правда, он никогда не любил. И на том спасибо. 

– Эта война поменяла отношение членов Вашей семьи к Путину? 

Можно сказать, что нет: муж всегда не любил, а мама, наоборот, всегда любила.

«Мне стыдно просто перед собой, что я ничего не видела, не замечала»

– Участвовали ли вы в протестных движения до начала войны? Например, в движении Навального против коррупции или, может, вы участвовали в протестах в связи с убийством Немцова? 

Мне стыдно, стыдно сказать, но я… занималась исключительно детьми. 

– За что вам стыдно? 

Мне стыдно просто перед собой, что я ничего не видела, не замечала. Ведь война не на ровном месте началась. Меня многие сейчас спрашивают, где же ты была раньше? Раньше я жила в идеальном мире. 

– А вам физически не страшно оказаться за решёткой? Вот вы прошли автозаки, сидение в полицейских участках; вы не боитесь современной российской тюрьмы? 

Боюсь, конечно, но совсем не в той степени, в какой я боюсь за детей. Был момент, когда во время одного задержания я думала, что меня уже не отпустят. Это длилось всего два часа, но тогда я думала, что это конец. Хорошо помню состояние в эти два часа, когда начинаешь думать о детях. Когда лязгнул замок двери камеры, я лежала на полу и запрещала себе мысли о детях, о том, что будет с ними. Потому что мне было очень страшно: что с ними будет, кто будет с ними заниматься, кто поведёт на кружки, кто будет развивать и, главное, кто защитит их от пропаганды?