«Наша задача – встряхнуть тех, кто загоняет мысли о войне на задворки сознания»
Анна Крючкова
Журналистка из Беларуси, член Белорусской ассоциации журналистов.
Полтора года назад была опубликована Рождественская миротворческая декларация российских христиан. В ней авторы назвали военную агрессию России против Украины «преступлением против заповедей Божиих», предложили свой текст молитвы о мире и 5 шагов, которые могут делать христиане, чтобы противостоять войне.
Вот эти шаги:
1. Не отстраняться. Воспринимать происходящее со всей серьезностью и ответственностью, оценивая текущие события не с точки зрения земных ценностей, но с точки зрения учения Иисуса Христа.
2. Молиться о прекращении войны. Просить Бога привести к покаянию наших сограждан, государственных и церковных лидеров.
3. Выступать против. Соотнося имеющиеся риски со своим положением, обличать зло и выступать за немедленный вывод войск из Украины и прекращение этой войны.
4. Оказывать ненасильственное сопротивление мобилизации. Убеждать близких и знакомых не принимать участие в этой войне ни в каком виде; помогать тем, кто уклоняется от военной службы.
5. Оказывать гуманитарную помощь. Помогать украинским беженцам, где бы они ни находились. Всеми доступными вам средствами поддерживать тех, кто стал жертвами этой войны.
Среди создателей Декларации – молодые учителя российских средних школ Борис и Алексей, представитель высшей школы Даниил. Борис и Даниил – православные, Алексей – протестант (имена собеседников изменены в целях безопасности). Мы обсудили с ними, почему, в отличии от многих россиян, им сразу было понятно, что эта война преступна, какой из предложенных пяти шагов миротворчества самый сложный для исполнения, почему сегодня тяжело писать молитвы о мире и что будет с новым поколением в России.
«Нужна постоянная мудрость, как не играть в пропагандистские игры»
— Как возникла идея Декларации?
Борис: После начала войны Алексей начал собирать у себя небольшую группу знакомых христиан. Почти сразу эти встречи приобрели такой формат: молитва, чтение текста и обсуждение. Мы читали, например, Барменскую декларацию, изучали историю немецкого сопротивления Исповеднической церкви в Германии. И на одной из встреч решили составить свою декларацию. Мы ее написали, стали рассылать черновик знакомым для обсуждения. Потом появился сайт, телеграм-канал Декларация, ролики на YouTube. Нам хотелось, чтобы Декларацию широко обсуждали. Отзывы были радикально разные. Приходили зет-товарищи и называли нас предателями. Приходили ребята из балтийских стран и говорили, что надо брать коктейль Молотова и идти на Красную площадь, а не призывать к христианской любви, я забанил пару активистов, которые призывали убивать во славу Украины.
Когда вышла Декларация, про нас написали около 20 СМИ, запрос на то, что думают христиане о войне, в обществе был большой. Потом встал вопрос: что дальше?
Мы стали составлять молитву о мире. На это ушло тоже немало времени: дискутировали, меняли текст. Молитва обрастала новыми прошениями. Например, после смерти Алексея Навального добавилось прошение о нем и других политических заключенных.
Нашей молитвой мы молимся за погибших со всех сторон, с перечислением областей. Молимся по поводу трагических событий, например, теракт в Крокус-сити, прилет по очередному украинскому городу.
Со временем появились люди, которые попросили сделать эту молитву на церковнославянском языке. Протестанты попросили не молится за умерших, и мы сделали вариант для протестантов, где молимся о родственниках погибших. Еще есть сокращенный вариант для тех, кто поддерживает Россию, но готов молиться за всех погибших. В этом варианте убирается молитва об оппозиционерах, о том, чтобы российские власти одумались. Нам кажется это важным, потому что просто навык молиться за погибших украинцев – это уже шаг.
Текст молитвы давался сложно, нужно было учесть очень много моментов. Например, как перечислить области, где погибают люди, чтобы было четко видно разделение территории Украины и России, но это не выглядело как разделение людей. Мы остановились на варианте, который пока вроде всех устраивает: «Мы молимся Тебе о тех, кто попал под обстрелы в Харьковской, Херсонской, Донецкой, Луганской, Киевской, Черниговской, Львовской, Полтавской, Сумской, Николаевской, Запорожской, Днепропетровской областях и в Крыму, а также в Белгородской, Брянской, Курской областях и Краснодарском крае».
Алексей: В нашей команде есть гражданин Украины, и он нам помогает, объясняет, как это будет восприниматься в Украине. Среди многих верующих антивоенных россиян есть желание называть украинцев братьями, но украинцы не воспринимают это вообще. Мы стараемся все учитывать.
Даниил: Это называется культурой диалога. Даже на нашем микроуровне мы пытаемся его налаживать, дискутируя о тексте молитвы или декларации. Если открыть карты Яндекс, там не будет границ между странами. Люди вследствие своего универсального человеческого достоинства — как населенные пункты на Яндекс-картах, между ними нет разницы. Христианский месседж, который мы несем, — выступать против расчеловечивания, даже на уровне проведения административных границ в тексте молитвы. Для меня идеальная молитва, где не указаны страны, потому что это не важно, важно подчеркнуть, что это все люди.
Алексей: Нужна постоянная мудрость, как не играть в пропагандистские игры, но не обижать и не обобщать. Главное – это постоянный поиск диалога.
Помню, в день смерти Алексея Навального мы спорили, как об этом писать в молитве: его убили, замучили, он умер или погиб? У меня были сильные эмоции, и я выступал за то, чтобы написать, что его убили. Но пришлось найти компромисс – «замучили».
Борис: Из-за таких обсуждений наша позиция становится более отрефлексированной, а не просто трансляцией лозунга. Для нас важно, чтобы нашими словами могли молиться люди, которые с нами в чем-то не согласны. Иногда нежесткая конкретность кажется скорее положительной чертой, чем отрицательной.
— Каковы промежуточные результаты проекта спустя полтора года?
Алексей: Могу привести пример: совсем недавно на день рождения Алексея Навального журналист увидел, как на его могиле читают нашу молитву. Мы не знакомы с людьми, которые читали, не знаем, откуда они взяли эту молитву. На мой взгляд, это показательный момент. Также у нас уже есть отдельное исследовательское направление совместно с движением “Христиане против войны”. Мы первыми опубликовали список погибших на войне священников и пастырей, такого мониторинга никто не ведет. Собираем список всех христиан, кто сегодня сидит в неволе в России, отказников по убеждениям веры, погибших детей. То есть собираем те данные, о которых важно знать журналистам и обществу.
«Пока непонятно, достаточно ли мы выступаем против или нет»
— В Декларации вы предлагает 5 шагов миротворчества. Какой шаг сложнее всего дается лично вам?
Борис: Не бояться выступать против. Пока непонятно, достаточно ли мы выступаем против или нет.
Алексей: Это очень тонкая грань, где трусость и где мудрость, где человек молчит, потому что ему так удобно (работа, зарплата), а где он молчит, потому что так может делать большее добро, чем зло. Я как историк могу сказать, что это вечный вопрос России, особенно советских диссидентов: где сказать четкое «нет», а где помочь тайным образом. Поэтому для меня тоже третий пункт — самый сложный.
Даниил: Для меня более сложно дело обстоит с гуманитарной помощью. В России много кто этим занимается, помогая пострадавшим жителям Донецкой или Луганской областей с российской линии фронта, но при этом зачастую смешивают это с помощью армии. Для меня это этически большая проблема. Я понимаю, что, когда ты посылаешь одеяло, это, конечно, не оружие, но это поддержка людей, которые пришли на чужую землю убивать. У нас с коллегами большие дискуссии по этому поводу: всякому ли человеку, находящемуся в беде, ты должен помогать? Наверное, гуманитарная помощь исключительно гражданскому населению — был бы для меня лично наиболее подходящим вариантом.
«Пацифизм — основополагающий аспект христианства, который Церковь потеряла где-то по пути»
— То, что эта война преступна, вы поняли, потому что христиане, или потому что молодые образованные люди?
Даниил: Это вопрос социальной среды. Если ты живешь с определенными ценностями, в значительной степени, это христианские ценности, то в конкретной ситуации понимаешь, что так быть не должно и ты в этом участвовать не должен. В кругах, где главная ценность, например, государство, будут другие выводы.
Борис: Понять, что эта война преступна, мне помогло светское образование и круг общения. Поддержку своей позиции я нахожу скорее среди светских спикеров, типа Екатерины Шульман, чем среди церковных. Но христианство дает навык против ненависти. Благодаря христианству я понимаю важность разделения греха и грешника. Одно дело, когда гложет ненависть к Путину, Шойгу или другим абстрактным фигурам, другое, когда твои близкие поддерживают войну. Здесь легко скатиться в обобщение: раз поддерживаешь, значит, чудовище, а не поддерживаешь — так тебя и критиковать не за что. Навык разделения важен: я знаю, что ты мой папа, ты меня любишь, но в этом отдельном аспекте ты очень не прав. Понимание, что в этом аспекте человек не прав, а в остальном может быть хорошим, это очень сложно, но кажется важным.
Алексей: Для меня поддержка войны, которую я встретил в церкви и среди учителей, которых считал образованными людьми, стало большим кризисом. И Декларация – отчасти ответ на этот кризис. Я постоянно задавал себе вопрос: может не они, а я сумасшедший?
Для меня образование и христианство стали полностью другими. Я понял, что в России глубоко ошиблись в понимании Христа и что это нужно как-то исправить. Как это сделать, я не представляю. Как человек, который изучал историю, политику, я осознал, что часто в своем преподавании оправдывал агрессию и войны. Когда преподаешь, как Петр 1 строил Петербург, не думаешь, сколько людей он уничтожил для этого, мы не рассматривали это как добро и зло. А теперь я учу детей, что зло есть в каждой войне, кто бы ее не выиграл или проиграл. Я стал пацифистом, и понял, что это один из основополагающих аспектов христианства, который Церковь потеряла где-то по пути. Иисус не убил никого и не использовал насилие ни в каком виде. Теперь я понимаю, почему преследовали Александра Меня, Толстого.
Даниил: Я тоже, как и Алексей, стал замечать, что к каким-то эпизодам насилия и войн ты относишься как к само собой разумеющимся, ты с этим вырос в школе, не думая про сопутствующие потери. Я недавно узнал о депортации ингерманландских финнов. Я знал, что красивые кирхи на Карельском перешейке построили они, но не задавал себе вопрос, где эти финны оказались потом. Репрессиям подверглись практически все национальные меньшинства. Мы совсем по-другому стали оценивать советское наследие. Ранее меня много что не волновало. Ну да, это было в нашей истории, пройденный этап, к этому нужно относиться с уважением. А сейчас я понимаю, что все те памятники, которые снесли, скоро встанут и вновь обретут величие, как в той песне Галича. Мы стали более радикальными в своей антисоветскости после 24 февраля.2022 года.
«Шок может быть лучшим аргументом»
— В Декларации есть богословское приложение с вашими аргументами против войны. Был у вас опыт переубеждения зет-патриотов или сочувствующих? Возможно ли это?
Борис: Мы не писали декларацию для зет-людей, потому что пробить их очень тяжело, если не случится чудо преображения. Опять же, все наши аргументы – это не расписка с подписью Иисуса Христа. Декларация – это исповедание нашей веры, а не список доказательств нашей правоты. Наша задача – встряхнуть тех, кому эта война не нравится, кто вытесняет мысли о ней на задворки сознания. Таких в России большинство. Мы хотим показать христианам, что вопрос о войне – это не то, от чего можно уйти, что если я молчу, значит, я соучаствую. Я лично знаю много хороших священников, которые уходят от этого вопроса, частично потому, что не хотят в это влезать, частично из-за страха. Если влезаешь, возникает куча вопросов, например, что говорить людям, которые спрашивают благословение на войну?
Алексей: По моим наблюдениям, многие церковные служители, кто был ранее против войны, сейчас за или почти за. На мой взгляд, это потому, что власть успешно убедила церковь не обсуждать этот вопрос, не говорить об этом. Поэтому Декларация и важна — чтобы был диалог. Этических вопросов очень много, а обсуждения мало, что играет больше на руку власти, чем противникам войны.
Даниил: У меня другой взгляд. Если постоянно внутри церкви посвящать время такой дискуссии, это ни к чему хорошему не приводит. У меня есть знакомые, которые поддерживают власть, но у меня с ними нормальные отношения, потому что мы не обсуждаем эту тему из-за уважения друг к другу.
Другого моего приятеля, который занимал четкую провоенную позицию, отрезвил запрет и извержение из сана протоиерея Алексея Уминского. Он полностью переоценил ситуацию. Поэтому, я считаю, что надо давать шоку влиять самостоятельно. Это будет лучшим аргументом.
Борис: Попробую синтезировать. Еще одна задача нашей Декларации – показать, что люди не одни. В крупных городах можно найти единомышленников, а в небольшом приходе в глубинке, где зетанутый настоятель и все провоенные, в одиночку держать ценностную оборону сложнее. Поэтому тут речь скорее не про то, чтобы на каждой проповеди говорить про войну, а что должно быть пространство, где можно это обсудить со своими.
В то же время есть пространства, где научить оппонентов не поднимать эту тему – достижение. Например, в семейном чате я несколько месяцев бился, чтобы отучить родителей присылать кровожадные посты.
«Христианство — это не про традиционные ценности»
— Вы работаете в школах, с детьми, молодыми людьми. Что скажете о поколении? Это будущее России или уже марширующее большинство?
Борис: Подростки просто неудобные. С ними приходится договариваться. И каждый раз, когда они такие неудобные, я радуюсь. Я-то с ними помучаюсь, но потом с ними придется мучиться «этим». По-моему, «эти» не готовы. Я не знаю, что происходит с «путинскими» детьми, которые сейчас в младшей школе. Наверное, если сейчас за них как следует возьмется пропаганда, то что-то сможет сделать, хотя не уверен. А 9-11-е классы для Путина потеряны, мне кажется.
Даниил: Я бы для всей России так не обобщал. По моим наблюдениям, степень конформности подростков возрастает от года в год. Неудобность – это не мейнстрим, к сожалению. Мейнстрим будут готовить вожатые движения первых, советники по воспитанию и другие политруки нашей страны.
Алексей: Я преподаю в маленькой частной школе, где дети нацелены уехать учиться за границу. Я говорю с ними о войне на каждом уроке. Дети меня никогда не предали. А вот коллеги написали на меня директору. Дети дают мне силы и надежду только потому, что их способность сочувствовать не пропала полностью, как у коллег. Как любит говорить Борис, христианство — это не про традиционные ценности, традиционные ценности как раз очень кровожадны, и если детям дать христианские ориентиры, дать пространство для обсуждения, то тогда есть надежда.
Анна Крючкова
Журналистка из Беларуси, член Белорусской ассоциации журналистов.
Полтора года назад была опубликована Рождественская миротворческая декларация российских христиан. В ней авторы назвали военную агрессию России против Украины «преступлением против заповедей Божиих», предложили свой текст молитвы о мире и 5 шагов, которые могут делать христиане, чтобы противостоять войне.
Вот эти шаги:
1. Не отстраняться. Воспринимать происходящее со всей серьезностью и ответственностью, оценивая текущие события не с точки зрения земных ценностей, но с точки зрения учения Иисуса Христа.
2. Молиться о прекращении войны. Просить Бога привести к покаянию наших сограждан, государственных и церковных лидеров.
3. Выступать против. Соотнося имеющиеся риски со своим положением, обличать зло и выступать за немедленный вывод войск из Украины и прекращение этой войны.
4. Оказывать ненасильственное сопротивление мобилизации. Убеждать близких и знакомых не принимать участие в этой войне ни в каком виде; помогать тем, кто уклоняется от военной службы.
5. Оказывать гуманитарную помощь. Помогать украинским беженцам, где бы они ни находились. Всеми доступными вам средствами поддерживать тех, кто стал жертвами этой войны.
Среди создателей Декларации – молодые учителя российских средних школ Борис и Алексей, представитель высшей школы Даниил. Борис и Даниил – православные, Алексей – протестант (имена собеседников изменены в целях безопасности). Мы обсудили с ними, почему, в отличии от многих россиян, им сразу было понятно, что эта война преступна, какой из предложенных пяти шагов миротворчества самый сложный для исполнения, почему сегодня тяжело писать молитвы о мире и что будет с новым поколением в России.
«Нужна постоянная мудрость, как не играть в пропагандистские игры»
— Как возникла идея Декларации?
Борис: После начала войны Алексей начал собирать у себя небольшую группу знакомых христиан. Почти сразу эти встречи приобрели такой формат: молитва, чтение текста и обсуждение. Мы читали, например, Барменскую декларацию, изучали историю немецкого сопротивления Исповеднической церкви в Германии. И на одной из встреч решили составить свою декларацию. Мы ее написали, стали рассылать черновик знакомым для обсуждения. Потом появился сайт, телеграм-канал Декларация, ролики на YouTube. Нам хотелось, чтобы Декларацию широко обсуждали. Отзывы были радикально разные. Приходили зет-товарищи и называли нас предателями. Приходили ребята из балтийских стран и говорили, что надо брать коктейль Молотова и идти на Красную площадь, а не призывать к христианской любви, я забанил пару активистов, которые призывали убивать во славу Украины.
Когда вышла Декларация, про нас написали около 20 СМИ, запрос на то, что думают христиане о войне, в обществе был большой. Потом встал вопрос: что дальше?
Мы стали составлять молитву о мире. На это ушло тоже немало времени: дискутировали, меняли текст. Молитва обрастала новыми прошениями. Например, после смерти Алексея Навального добавилось прошение о нем и других политических заключенных.
Нашей молитвой мы молимся за погибших со всех сторон, с перечислением областей. Молимся по поводу трагических событий, например, теракт в Крокус-сити, прилет по очередному украинскому городу.
Со временем появились люди, которые попросили сделать эту молитву на церковнославянском языке. Протестанты попросили не молится за умерших, и мы сделали вариант для протестантов, где молимся о родственниках погибших. Еще есть сокращенный вариант для тех, кто поддерживает Россию, но готов молиться за всех погибших. В этом варианте убирается молитва об оппозиционерах, о том, чтобы российские власти одумались. Нам кажется это важным, потому что просто навык молиться за погибших украинцев – это уже шаг.
Текст молитвы давался сложно, нужно было учесть очень много моментов. Например, как перечислить области, где погибают люди, чтобы было четко видно разделение территории Украины и России, но это не выглядело как разделение людей. Мы остановились на варианте, который пока вроде всех устраивает: «Мы молимся Тебе о тех, кто попал под обстрелы в Харьковской, Херсонской, Донецкой, Луганской, Киевской, Черниговской, Львовской, Полтавской, Сумской, Николаевской, Запорожской, Днепропетровской областях и в Крыму, а также в Белгородской, Брянской, Курской областях и Краснодарском крае».
Алексей: В нашей команде есть гражданин Украины, и он нам помогает, объясняет, как это будет восприниматься в Украине. Среди многих верующих антивоенных россиян есть желание называть украинцев братьями, но украинцы не воспринимают это вообще. Мы стараемся все учитывать.
Даниил: Это называется культурой диалога. Даже на нашем микроуровне мы пытаемся его налаживать, дискутируя о тексте молитвы или декларации. Если открыть карты Яндекс, там не будет границ между странами. Люди вследствие своего универсального человеческого достоинства — как населенные пункты на Яндекс-картах, между ними нет разницы. Христианский месседж, который мы несем, — выступать против расчеловечивания, даже на уровне проведения административных границ в тексте молитвы. Для меня идеальная молитва, где не указаны страны, потому что это не важно, важно подчеркнуть, что это все люди.
Алексей: Нужна постоянная мудрость, как не играть в пропагандистские игры, но не обижать и не обобщать. Главное – это постоянный поиск диалога.
Помню, в день смерти Алексея Навального мы спорили, как об этом писать в молитве: его убили, замучили, он умер или погиб? У меня были сильные эмоции, и я выступал за то, чтобы написать, что его убили. Но пришлось найти компромисс – «замучили».
Борис: Из-за таких обсуждений наша позиция становится более отрефлексированной, а не просто трансляцией лозунга. Для нас важно, чтобы нашими словами могли молиться люди, которые с нами в чем-то не согласны. Иногда нежесткая конкретность кажется скорее положительной чертой, чем отрицательной.
— Каковы промежуточные результаты проекта спустя полтора года?
Алексей: Могу привести пример: совсем недавно на день рождения Алексея Навального журналист увидел, как на его могиле читают нашу молитву. Мы не знакомы с людьми, которые читали, не знаем, откуда они взяли эту молитву. На мой взгляд, это показательный момент. Также у нас уже есть отдельное исследовательское направление совместно с движением “Христиане против войны”. Мы первыми опубликовали список погибших на войне священников и пастырей, такого мониторинга никто не ведет. Собираем список всех христиан, кто сегодня сидит в неволе в России, отказников по убеждениям веры, погибших детей. То есть собираем те данные, о которых важно знать журналистам и обществу.
«Пока непонятно, достаточно ли мы выступаем против или нет»
— В Декларации вы предлагает 5 шагов миротворчества. Какой шаг сложнее всего дается лично вам?
Борис: Не бояться выступать против. Пока непонятно, достаточно ли мы выступаем против или нет.
Алексей: Это очень тонкая грань, где трусость и где мудрость, где человек молчит, потому что ему так удобно (работа, зарплата), а где он молчит, потому что так может делать большее добро, чем зло. Я как историк могу сказать, что это вечный вопрос России, особенно советских диссидентов: где сказать четкое «нет», а где помочь тайным образом. Поэтому для меня тоже третий пункт — самый сложный.
Даниил: Для меня более сложно дело обстоит с гуманитарной помощью. В России много кто этим занимается, помогая пострадавшим жителям Донецкой или Луганской областей с российской линии фронта, но при этом зачастую смешивают это с помощью армии. Для меня это этически большая проблема. Я понимаю, что, когда ты посылаешь одеяло, это, конечно, не оружие, но это поддержка людей, которые пришли на чужую землю убивать. У нас с коллегами большие дискуссии по этому поводу: всякому ли человеку, находящемуся в беде, ты должен помогать? Наверное, гуманитарная помощь исключительно гражданскому населению — был бы для меня лично наиболее подходящим вариантом.
«Пацифизм — основополагающий аспект христианства, который Церковь потеряла где-то по пути»
— То, что эта война преступна, вы поняли, потому что христиане, или потому что молодые образованные люди?
Даниил: Это вопрос социальной среды. Если ты живешь с определенными ценностями, в значительной степени, это христианские ценности, то в конкретной ситуации понимаешь, что так быть не должно и ты в этом участвовать не должен. В кругах, где главная ценность, например, государство, будут другие выводы.
Борис: Понять, что эта война преступна, мне помогло светское образование и круг общения. Поддержку своей позиции я нахожу скорее среди светских спикеров, типа Екатерины Шульман, чем среди церковных. Но христианство дает навык против ненависти. Благодаря христианству я понимаю важность разделения греха и грешника. Одно дело, когда гложет ненависть к Путину, Шойгу или другим абстрактным фигурам, другое, когда твои близкие поддерживают войну. Здесь легко скатиться в обобщение: раз поддерживаешь, значит, чудовище, а не поддерживаешь — так тебя и критиковать не за что. Навык разделения важен: я знаю, что ты мой папа, ты меня любишь, но в этом отдельном аспекте ты очень не прав. Понимание, что в этом аспекте человек не прав, а в остальном может быть хорошим, это очень сложно, но кажется важным.
Алексей: Для меня поддержка войны, которую я встретил в церкви и среди учителей, которых считал образованными людьми, стало большим кризисом. И Декларация – отчасти ответ на этот кризис. Я постоянно задавал себе вопрос: может не они, а я сумасшедший?
Для меня образование и христианство стали полностью другими. Я понял, что в России глубоко ошиблись в понимании Христа и что это нужно как-то исправить. Как это сделать, я не представляю. Как человек, который изучал историю, политику, я осознал, что часто в своем преподавании оправдывал агрессию и войны. Когда преподаешь, как Петр 1 строил Петербург, не думаешь, сколько людей он уничтожил для этого, мы не рассматривали это как добро и зло. А теперь я учу детей, что зло есть в каждой войне, кто бы ее не выиграл или проиграл. Я стал пацифистом, и понял, что это один из основополагающих аспектов христианства, который Церковь потеряла где-то по пути. Иисус не убил никого и не использовал насилие ни в каком виде. Теперь я понимаю, почему преследовали Александра Меня, Толстого.
Даниил: Я тоже, как и Алексей, стал замечать, что к каким-то эпизодам насилия и войн ты относишься как к само собой разумеющимся, ты с этим вырос в школе, не думая про сопутствующие потери. Я недавно узнал о депортации ингерманландских финнов. Я знал, что красивые кирхи на Карельском перешейке построили они, но не задавал себе вопрос, где эти финны оказались потом. Репрессиям подверглись практически все национальные меньшинства. Мы совсем по-другому стали оценивать советское наследие. Ранее меня много что не волновало. Ну да, это было в нашей истории, пройденный этап, к этому нужно относиться с уважением. А сейчас я понимаю, что все те памятники, которые снесли, скоро встанут и вновь обретут величие, как в той песне Галича. Мы стали более радикальными в своей антисоветскости после 24 февраля.2022 года.
«Шок может быть лучшим аргументом»
— В Декларации есть богословское приложение с вашими аргументами против войны. Был у вас опыт переубеждения зет-патриотов или сочувствующих? Возможно ли это?
Борис: Мы не писали декларацию для зет-людей, потому что пробить их очень тяжело, если не случится чудо преображения. Опять же, все наши аргументы – это не расписка с подписью Иисуса Христа. Декларация – это исповедание нашей веры, а не список доказательств нашей правоты. Наша задача – встряхнуть тех, кому эта война не нравится, кто вытесняет мысли о ней на задворки сознания. Таких в России большинство. Мы хотим показать христианам, что вопрос о войне – это не то, от чего можно уйти, что если я молчу, значит, я соучаствую. Я лично знаю много хороших священников, которые уходят от этого вопроса, частично потому, что не хотят в это влезать, частично из-за страха. Если влезаешь, возникает куча вопросов, например, что говорить людям, которые спрашивают благословение на войну?
Алексей: По моим наблюдениям, многие церковные служители, кто был ранее против войны, сейчас за или почти за. На мой взгляд, это потому, что власть успешно убедила церковь не обсуждать этот вопрос, не говорить об этом. Поэтому Декларация и важна — чтобы был диалог. Этических вопросов очень много, а обсуждения мало, что играет больше на руку власти, чем противникам войны.
Даниил: У меня другой взгляд. Если постоянно внутри церкви посвящать время такой дискуссии, это ни к чему хорошему не приводит. У меня есть знакомые, которые поддерживают власть, но у меня с ними нормальные отношения, потому что мы не обсуждаем эту тему из-за уважения друг к другу.
Другого моего приятеля, который занимал четкую провоенную позицию, отрезвил запрет и извержение из сана протоиерея Алексея Уминского. Он полностью переоценил ситуацию. Поэтому, я считаю, что надо давать шоку влиять самостоятельно. Это будет лучшим аргументом.
Борис: Попробую синтезировать. Еще одна задача нашей Декларации – показать, что люди не одни. В крупных городах можно найти единомышленников, а в небольшом приходе в глубинке, где зетанутый настоятель и все провоенные, в одиночку держать ценностную оборону сложнее. Поэтому тут речь скорее не про то, чтобы на каждой проповеди говорить про войну, а что должно быть пространство, где можно это обсудить со своими.
В то же время есть пространства, где научить оппонентов не поднимать эту тему – достижение. Например, в семейном чате я несколько месяцев бился, чтобы отучить родителей присылать кровожадные посты.
«Христианство — это не про традиционные ценности»
— Вы работаете в школах, с детьми, молодыми людьми. Что скажете о поколении? Это будущее России или уже марширующее большинство?
Борис: Подростки просто неудобные. С ними приходится договариваться. И каждый раз, когда они такие неудобные, я радуюсь. Я-то с ними помучаюсь, но потом с ними придется мучиться «этим». По-моему, «эти» не готовы. Я не знаю, что происходит с «путинскими» детьми, которые сейчас в младшей школе. Наверное, если сейчас за них как следует возьмется пропаганда, то что-то сможет сделать, хотя не уверен. А 9-11-е классы для Путина потеряны, мне кажется.
Даниил: Я бы для всей России так не обобщал. По моим наблюдениям, степень конформности подростков возрастает от года в год. Неудобность – это не мейнстрим, к сожалению. Мейнстрим будут готовить вожатые движения первых, советники по воспитанию и другие политруки нашей страны.
Алексей: Я преподаю в маленькой частной школе, где дети нацелены уехать учиться за границу. Я говорю с ними о войне на каждом уроке. Дети меня никогда не предали. А вот коллеги написали на меня директору. Дети дают мне силы и надежду только потому, что их способность сочувствовать не пропала полностью, как у коллег. Как любит говорить Борис, христианство — это не про традиционные ценности, традиционные ценности как раз очень кровожадны, и если детям дать христианские ориентиры, дать пространство для обсуждения, то тогда есть надежда.
